Детские рассказы
В Ефесском храме шла служба, Божественная литургия.
Был праздник, и храм был полон молящихся…
Епископ Тимофей, ученик апостола Павла, совершал богослужение.
Христиане Ефеса, где число верующих росло с каждым днем, наслаждались полным миром и спокойствием. Страшные гонения, которые происходили по приказанию Нерона в Риме, еще не достигли церквей Малой Азии, и здесь против христиан не было преследований.
Море ревело и бушевало.
Погода с каждым часом становилась все хуже, огромные черные тучи обложили со всех сторон небо, ветер рвал паруса, громадные, гигантские волны, покрытые седой пеной, вздымались кругом.
Отчаяние охватило людей, плывших на небольшом корабле в Италию, в Рим. Шторм настиг их в открытом море, и вот уже четырнадцать дней носится корабль по бушующим водам, по воле волн,— управлять им нет никакой возможности, сбились с пути. На палубе стояло несколько человек матросов, капитан корабля, сотник и человек десять узников, которых везли в Рим на суд. Все они были скованы, кроме одного. То был высокий старец, с седой бородой, густыми нависшими бровями, которые придавали его лицу суровый вид; во всей фигуре старца было что-то вдохновенное, а глаза — глубокие, строгие, прекрасные светились и горели. Одет он был в длинный темный плащ.
"Младенцы Павел и Ольга,— писал в своем дневнике святой праведный Иоанн Кронштадтский,— по милосердию Владыки и по молитве моего непотребства, исцелились от одержимой их тяжкой болезни. У Павла-малютки болезнь разрешилась сном, а малютка Ольга получила спокойствие духа, и личико из темного сделалось ясным.
Девять раз ходил я молиться с дерзновенным упованием, надеясь, что упование не посрамит, что толкущему отверзется, что хоть за неотступность даст мне Владыка просимое, что если неправедный судия удовлетворил, наконец, утруждавшую его женщину, то тем более Судия всех Праведнейший удовлетворит мою грешную молитву о невинных детях, что Он призрит на труд мой, на ходьбу мою, на молитвенные слова и коленопреклонения мои, на дерзновение мое, на упование мое.
Как для дитяти все равно, какая бы ни была надета на него одежда, так и христианин, — младенец о Христе, — должен быть равнодушен к разнообразию, богатству и великолепию земных одежд, считая лучшим и нетленным одеянием своим Христа Бога. Потому что пристрастие к дорогим, прекрасным одеждам свойственно людям века сего или язычникам, как говорил Господь (Матф. VI, 31), потому что одежда есть идол людей века сего. О, как мы суетны, мы, которые призваны к общению с Богом, которым обещано наследие неприветливых и вечных благ. Как неясны наши понятия о вещах тленных и нетленных благ. Как мы неразумны, придавая цену самым ничтожным предметам и не ценя благ вечной души своей, мира, радости, дерзновения перед Богом, святыни, послушания, терпения, вообще всех свойств истинного христианина. Итак, надо ценить душевные блага, доблести, а вещественные, как тленные, ничтожные — презирать.
В одном доме жили две маленькие сестры, которых всегда видели весело играющими, потому что они были всегда довольны одна другою. У них были общие книги и игрушки, но никогда не было между ними ссоры, никогда не слышно было сердитого слова, не видно было гневного взгляда. Всегда находились они в хорошем расположении духа, играя ли на траве, или в чем-либо помогая матери.
“Мне кажется, что вы никогда не сердитесь, — сказал я им однажды. — Отчего это зависит, что вы всегда довольны одна другою?”
Они взглянули на меня, и старшая ответила: “Это оттого, что во всем мы уступаем одна другой”.
"Бабушка, отчего вы каждый раз все считаете, когда бьют ваши стенные часы, и после того задумываетесь о чем-то?" Так спросила семилетняя девочка свою любимую бабушку, прибежав к ней и взбираясь к ней на колени, когда часы били двенадцать.
— Считаю я, милая моя, удары часов по привычке, когда думаю, а задумываюсь при этом о том, что с каждым часом, жизнь моя делается короче, а смерть становится ближе ко мне. Станут бить часы, а я и думаю: еще улетел в вечность час из моей жизни; еще часом меньше мне осталось жить на свете. Звон часов, как похоронный звон колокола, напоминает мне, что когда-то пробьет и последний час в моей жизни, после которого погребальный колокол возвестит о кончине настоящей моей жизни.
Чувство любви к родителям Господь вложил в сердце каждого человека. Но что говорить о людях? Посмотрите на пчел: они не покидают свою матку (т. е. царицу пчел) даже тогда, когда она уже не может для них ничего делать и, искалеченная или больная, падает на дно улья. Нельзя смотреть без сострадания, как эти Божьи мушки всеми силами стараются поднять свою матку со дна наверх: они спускаются, цепляясь одна за другую, на дно улья и образуют из себя лестницу в надежде, что матка по этой лестнице поднимется вверх, где ее ожидают самые усердные слуги. А если она так обессилела, что не может выбраться оттуда, то при ней остаются несколько пчелок с медом, которые кормят больную матку и согревают ее, прижимаясь к ней. И трогательно бывает видеть, как эти усердные дети не покидают матку свою даже тогда, когда она умрет: они машут над нею крылышками, как бы стараются оживить ее, и только уж тогда, когда увидят, что все напрасно, с жалостливым жужжанием улетают от нее.
Нет друга, так ищи, а есть, так береги.
Новых друзей наживай, а старых не теряй.
Для друга и семь верст не околица.
Дорога помощь во время скудости.
Про доброе дело говори смело.
Добро не умрет, а зло пропадет.